Бдения по святому Каландару, Поэту, Гению,
заявившему о себе всему миру еще будучи во чреве матери...

 

По сути этот спектакль - биография. Но биография, пересказанная не в хронологическом порядке, а в поэтическом. И поэзия не столько и не только письменная, а собранная, сотканная, возникшая из многих устных баек, притч и легенд. Рассказы о человеке настолько необычном, что молва о его поступках опережала уже даже сами поступки, слухи распространялись, “как лесной пожар” раньше, чем он “выкинет очередную свою затейливую шутку”. Собственно, этот человек сам задал “тон”, крикнув, заговорив, еще не появившись на свет, еще будучи во чреве матери. За этот чудный проступок он и назван был Машрабом. “Тон” и тексты возникали глумливые, фривольные, остро сатирические, с одной стороны; провидческие, глубоко лиричные и красивые, с другой.

 

Откуда что бралось?

Грубо говоря, с улицы. Точнее, наверное, это язык странствий, бродяжничества, путешествий и паломничества. Машраб – святой, каландар (юродивый, странник, монах), поэт, философ, суфий. В этом странствующем человеке все - от земной любви и от Бога. Две яркие и емкие крайности, два полюса. Плоть, кровь, прах и святой дух. И ничего серединного, обыденного, житейского. Как рассказать о нем? Каким может быть спектакль о таком человеке? В какой театр играть?

Каландары исполняли свои мистические, экстатические, ритуальные танцы - заклинания по кругу - “зикр”! Театр масхарабозов (клоунов-острословов) обитал на улице, на маленьких пыльных площадках или собирал толпу вокруг своих представлений на базарах. И работали они на круг зрителей - “подручные” средства выразительности - наивные поделки, куклы. На маленькой сценической площадке театра “Ильхом” танцы юродивых и театр масхарабозов - аскиячи и бродячие кукольники обрели “небо” из театральных фонарей, а на старых холщовых импровизированных ширмах возникло черно-белое “стрекочущее” кино. Там на экране - память о давних уличных театрах. Наработанные исполнителями “зикров” и аскиячи (состязание острословов), мастерами кукольниками витийный дух, азарт, брутальную фактуру в спектакле “Полеты Машраба” среднее поколение профессиональных актеров театра преподносят в красивой, стильной, абсолютно собственно ильхомовской “шлифовке”. То есть актеры, владеющие вполне академическими навыками европейского театра, “волю” и “дикость” предков масхарабозов, преподносят в цивилизованной огранке под “небом” софитов, обращают в блистательное, поэтическое, воспаряющее до театральных откровений, зрелище.

“Ильхом”, в этом смысле, - уникальная театральная площадка, дом, где пересекаются времена и стили, театральные направления, школы, способы игры. На спектакле “Полеты Машраба”, помимо прочих театральных радостей, возникает космическое ощущение эстетских, эстетических, художественных, временных, географических смешений, - и при этом очевидна строгость и стройность, последовательность в затеянной игре.

В скобках, чуть поодаль от размышлений собственно по поводу “Полетов”, вспоминаются опыты театра “художественно-космополитического толка” от: “Масхарабозов - 76”, далее - “Магомед Мамед Мамиш” Ч. Гусейнова, “Белый, белый черный аист” А. Кадыри, “Счастливые нищие” К. Гоцци, - предвосхитившие рождение “Машраба”.

Костюм - продолжение игры.

Главного героя, и другие эпизодические роли играют все шесть актеров, что на сцене. Основа: исподнее, нарезанное из полосок тканей, лоскутков, которые, наверное, прикрывают причинные места - костюм “голозадого” межнуна. Второй слой одежды: белые штаны и рубахи из домотканых материй, “яхтаки” - повседневный костюм благоверных мусульман. Яхтаки плавно “переходят” в пиджачные холщовые пары от кутюр. Слой третий – бело-серые тканые пиджаки, легкие пальто, халаты - точно костюмы европейской, чуть маргинальной богемы. Все вместе - по гамме, иногда по параджановским “прибамбасам” (шляпы танцующей, бородатой женщины) - есть красивое “путешествие”: географическое (с запада на восток и в направлении обратном) и временное (все движется вглубь веков и назад ко времени нашему). И если помнить о том, что Машраб вещает на фарси, русском, узбекском (актеры сами по происхождению: один таджик, другой - еврей, третий - русский, четвертый - кореец, пятый - смешанных кровей, а шестой - не помню кто), - то без никаких натяжек, естественно и красиво получается, что Моцарт пишет музыку на стихи Машраба и вместе они совершают вселенские полеты. Далекий, блистательный, чарующий Моцарт в этом спектакле “прорастает” на поле камней, отдается эхом в хороводе ослов (фантазии на темы Моцарта, Артем Ким). Ташкент, “Ильхом” - место гениальных встреч и расставаний блуждающих звезд.

Восточные миниатюры.

Замечательные перевоплощения актеров в персонажей, встречающихся в круговерти жизни вечному страннику Машрабу.

В. Цзю в прологе - скучающий, ироничный глашатай бродячей труппы. Позже он чудесно преображается в корейско-кыргызскую принцессу. Наивное личико, мягкая, податливая, как у котенка, пластика, кокетливо порхающей веерок - Чио-чио сан и Лолита пустыни одновременно. Видение красочное и обманчивое. Мягким и улыбчивым остается В. Цзю в эпизоде, когда он изображает Махмуд Хана и именно поэтому он особенно убедителен и страшен в своих коварных, злодейских, демагогических речах и поступках.

Большой мохнатый увалень - С. Мелиев - легко меняет пластику, легко внутренне преображается в добродушного учителя, вместе с ним весь зрительный зал воспаряет трепетно-порхающей бабочкой! Он умилительно хорош в облике скромной полевой мыши.

Б. Назармухамедов - избалованный, ленивый талаба (студент), и далее - улыбчивый, с личиком херувима, но напичканный гнилью, взятками, жратвой - хужаин (хозяин).

Летающий, но уже не как бабочка, а красавец горный козел - Ф. Холджигитов. У Фарруха Машраб героический, эпический и одновременно умеющий быть смиренным. По сути он есть - жаждущая жизни плоть и бунтующий дух.

Саркастический желчный Машраб - А. Пахомов. Он таким ипохондриком родился, вырос, бродил по миру, видел много зла, замкнулся, ожесточился. И точно знает, что и это все пройдет.

Часть Машраба, которому на роду написано быть неудачником, быть бесхитростным и слабым, совершенно не умеющим устраивать свою собственную жизнь, выпала Р. Исамову. Он будет рядом с Машрабом и лгунишкой, и не очень умелым воришкой, и завистником и будет все время понимать, что Машраб - “другой”. Как тебе это удается, Машраб?!

Поле камней (сценография Василия Юрьева).

Камни, разбросанные по полу сценической площадки театра - увесистые. Они уместны, содержательны, наглядно и очевидно работают. Это не совсем те метафорические камни, что разбросаны судьбой и в итоге собираемые. Они реальны, они-таки опасны - есть эпизод в спектакле, когда персонаж в исполнении Б. Назармухамедова бросает один из таких камней в зрителя. Ох, как это пугает! - и ошеломленный зритель уворачивается. Так вот эти сизифовы камни - не бутафорские и они очевидно рифмуются с порхающими бабочками, с полетами Машраба, составляя им весомый противовес. Даже звезды в этом спектакле не призрачны и не сверкают в ночи. Они “вязнут” в ногах, лежат булыжниками, ломают хребты.

Цепочки судеб.

Пока один солирует, другие пятеро изображают толпу. Один - пастух, остальные - верблюды. Один - учитель, другие - студенты. Один служит Ходже, хранит ему верность, ловит взгляд его. Остальные все - обыватели, уговаривают Верного согрешить, совершить прелюбодеяние. Один - властитель, другие - народ, который безмолвствует. Один - хулитель, обличитель, борец. Другие - пресмыкаются. Один - жрет, все остальные за ним подъедают. Вот такие цепочки по кругу. Машраб - среди них, но он помечен знаком бабочки...

Про замирание сердца, про Бога, про искусство.

Интересно, во время представлений масхарабозов тоже замирает сердце? “Замирание сердца” на спектаклях я жду всегда. Никогда специально. О том, что я жду, я узнаю тогда, когда это случается. А поскольку смотрю много, слушаю много и вообще, это - работа, про “замирание”, как правило, не помню. И все - таки это случается и всегда это неожиданно и волнительно. Совсем не обязательно, что этот особенный сердечный отклик, этот, совсем не научный порыв, бывает связан с каким-то пафосным, ключевым моментом спектакля. Чем неожиданнее такое случается, тем оно точнее. Поначалу радуют находки, все - непредсказуемое. Очень радует некое единство стиля, чистота жанра. Все это как бы обязательные условия, предшествующие открытиям. Это составляющие того, что называется впечатлением художественной целостности. И это есть - удовольствие. Это все - взлетная полоса. Далее - полеты. Полеты Машраба. И сердце - замерло. От любви и печали. От того, что это странное искусство случается вдруг.

Катал камни по сцене, разминал актеров, взлетал бабочкой вместе с ними, собирал и создавал представление Марк Вайль.

К. Артыков.